Гильдия странствующих фотографов
Путешествия ▾
Путешествие №6
Новая Жизнь, Воронково, Бол. Молокиш, Гараба, Плоть. Май
Наши предыдущие путешествия этого года как-то ограничивались Григориопольским и Дубоссарскими районами. Это было определено, во-первых, нашим общим убеждением, что «удивительное – рядом», «иди и смотри», а во-вторых (и в-главных) – коротким световым днем: не успеешь отъехать от Тирасполя, как уже надо возвращаться. Начало же мая дарило нам пару лишних часов.
А еще – Новая Жизнь… Это село такое, уже в Рыбницком районе, в четыре-пять обитаемых дворов. Но какое чарующее название! Были мы здесь в начале апреля прошлого года, снег тогда на склонах балочки, в которую целиком спряталась Новая Жизнь, еще не сошел. И помним то физическое насилие, которое мы над собой совершили, заставив себя отсюда уехать: Новая Жизнь не отпускала, принуждала лечь на прогретую весенним солнцем землю под редкими огромными дубами, закрыть глаза, уснуть – и ну его всё к чертовой матери!
И с дедом Иваном сильно хотелось поздороваться (про деда Ивана см. «МОЁ Приднестровье»), сиречь пожелать ему здоровья.
А еще – Новая Жизнь… Это село такое, уже в Рыбницком районе, в четыре-пять обитаемых дворов. Но какое чарующее название! Были мы здесь в начале апреля прошлого года, снег тогда на склонах балочки, в которую целиком спряталась Новая Жизнь, еще не сошел. И помним то физическое насилие, которое мы над собой совершили, заставив себя отсюда уехать: Новая Жизнь не отпускала, принуждала лечь на прогретую весенним солнцем землю под редкими огромными дубами, закрыть глаза, уснуть – и ну его всё к чертовой матери!
И с дедом Иваном сильно хотелось поздороваться (про деда Ивана см. «МОЁ Приднестровье»), сиречь пожелать ему здоровья.
Дед Иван оказался «на базу». А где ж ему быть-то?
Родили дед с бабой четырех дочек. Те выросли, разъехались, кто куда. «Что тут сделаешь?» – говорит дед Иван.
Дед Иван на фоне предмета своей гордости: лет пятнадцать назад на стене веранды какой-то его родственник («Большой, – говорит дед, – художник») из Воронково масляными красками нарисовал настоящий пейзаж.
«Как новый!» – восхищается дед.
«Как новый!» – восхищается дед.
Новая Жизнь.
Население сельского, Новой Жизни, кладбища за прошедший год, слава Богу, не увеличилось. Забор, правда, кладбищенский пришел в полный упадок.
В сознании всплыло никогда ранее мною не употребляемое слово «погост».
На погосте выделялось несколько утонувших в зарослях сирени каменных крестов явно досоветской наружности. «Барские могилы», –пояснил дед Иван: когда-то на месте Новой Жизни стояло четыре помещичьих усадьбы. Работники сюда ходили аж из Выхватинец, а это не ближний свет.
Со временем баре понемногу стали разрешать селиться неподалеку от своих имений – так и возникла Новая Жизнь.
А кресты эти старые – на могилах тех самых помещиков и их домочадцев.
Со временем баре понемногу стали разрешать селиться неподалеку от своих имений – так и возникла Новая Жизнь.
А кресты эти старые – на могилах тех самых помещиков и их домочадцев.
По дороге к Новой Жизни у поворота на Цыбулевку мы наблюдали дивные приметы новой жизни: нескончаемые плантации молодого винограда тираспольского винно-коньячного завода KVINT, обустроенные по последнему слову агротехнической мысли.
И знаешь же, что, наверное, теперь по-другому нельзя, а все равно жалко:
и деда Ивана жалко, и о тех подёнщиках, что поутру на волах девять километров от Выхватинец добирались до места работы и столько же затемно – обратно, жалеешь, и о тех, кто лежит под каменными крестами на погосте Новой Жизни скорбишь.
И знаешь же, что, наверное, теперь по-другому нельзя, а все равно жалко:
и деда Ивана жалко, и о тех подёнщиках, что поутру на волах девять километров от Выхватинец добирались до места работы и столько же затемно – обратно, жалеешь, и о тех, кто лежит под каменными крестами на погосте Новой Жизни скорбишь.
Или вот, прямо через дорогу от плантации: некогда колхозное поле обносится капитальной проволочной изгородью. За недостроенной изгородью – уже охранник.
И знаешь же, что, наверное, теперь по-другому нельзя… ну, и так далее.
И знаешь же, что, наверное, теперь по-другому нельзя… ну, и так далее.
Сколько ехали от Тирасполя, то там, то сям мелькали ослепительно-желтые поля рапса. Но, как на грех, на ровной, как стол местности.
«А тута!..»
«А тута!!!...» Поле у села Воронково.
Успокоились лишь, когда какой-то, видимо, засланец майдана, чтоб ему руки повыкручивало, запалил на краю поля резиновые покрышки.
На вершине холма долго любовались психоделической, как определил самый продвинутый из нас, картиной.
Сути ее, как и положено, не смог определить никто.
Сути ее, как и положено, не смог определить никто.
Заглянув в щель этого стального бункера, расположенного тут же, мы обнаружили еще более загадочную вещь: топчан, покрытый красным засаленным ватным одеялом, а на противоположной стене – аккуратный щит из белого пластика с одной-единственной большой красной же кнопкой посередине.
Неспроста все это. Не иначе, воздействие на и без того больное сознание густого аромата цветков рапса. Надо срочно эвакуироваться.
Неспроста все это. Не иначе, воздействие на и без того больное сознание густого аромата цветков рапса. Надо срочно эвакуироваться.
В Рыбнице на неожиданно бедном продуктовом рынке мы с трудом затарились снедью и вдохнули полной грудью живительных выхлопных газов.
С новыми силами опять уходим от т.н. «цивилизации», сворачиваем с раскаленной солнцем трассы в «каньонообразную долину», тянущуюся от Днестра до села с двусмысленным названием Плоть.
В селе Большой Молокиш надолго припадаем к роднику.
В селе Большой Молокиш надолго припадаем к роднику.
Глубину чистой воды определить трудно, но, кажется, не меньше, чем по пояс. Источник мощно бьет прямо со дна, вздымая фонтанчики из белого песка.
На въезде в Гарабу, следующее вверх по «каньонообразной долине» село (Гараба – ударение на последнем слоге), наше внимание привлек еще один психоделический объект, расположенный за ветхим заборчиком прямо у дороги. Предположений о его назначении с нашей стороны было высказано много, и все они были связаны с катастрофическим подъемом воды в протекающем за огородом ручье по имени Окна (рыбалка, прыжки с трамплина, стирка белья и т.п.).
Кроме того, было высказано опасение, что рапс нас не отпускает.
Кроме того, было высказано опасение, что рапс нас не отпускает.
Решили проконсультироваться у хлопочущего на своем участке с другой стороны дороги пасечника. Пасечник оказался жилистым стариком, представившемся нам Володей (?!) Цырульником семидесяти семи лет от роду. По поводу загадочного мостика дед Володя пояснил следующее: когда он был помоложе и покрепче, и «баба» его еще была жива, в хозяйстве было несколько свиней, коров, коз и прочей живности. Навоз из-под них он на тачке перевозил через дорогу и сбрасывал с мостика на кучу с целью получения в дальнейшем органического удобрения.
Вот так разбиваются о быт, не успев родиться, красивые легенды. Кроме того, было высказано опасение, что рапс нас не отпускает.
Вот так разбиваются о быт, не успев родиться, красивые легенды. Кроме того, было высказано опасение, что рапс нас не отпускает.
Пока мы беседовали, к воротам подъехала сильно запыленная потрепанная сельскими дорогами «иномарка». С пассажирского места, кряхтя, выбрался кряжистый старик и, как ему казалось, громко позвал: «Сва-а-а-т!».
– О! Сват Павло! – отозвался дед Володя. – Каким ветром?
– Оце, сват, прийiхав до вас за допомогою, – каже дiд Павло. – Допоможiть менi, Христа радi, знайти хочь якусь бабу.
– Та нащо вам нова баба? – говорит дед Володя, – ви ж тiльки стару поховали. Я он свою вже пять рокiв, як на пляж вiднiс (почему-то в Гарабе кладбище называют пляжем, видно, потому что там все лежат), спочатку було сумно, а щас нiчого, звик. А вы тiльки пять тижднiв холостякуйете.
– Нi, – настаивает дед Павло, – не можу я без баби, нiяк не можу. Ходю по хатi, як дурний, боюся, зовсiм з глузду зйiду.
Я, было, подумал сначала, что это обычное подтрунивание стариков друг над другом и над собой, своим возрастом, но когда увидел крупные слезы, текущие по щекам деда Павла…
А еще парень, что привез деда аж из Малого Молокиша, хитро подмигивает мне: «Деду восемьдесят пять, а батарейки-то еще работают!».
Господи, твоя воля.
– Оце, сват, прийiхав до вас за допомогою, – каже дiд Павло. – Допоможiть менi, Христа радi, знайти хочь якусь бабу.
– Та нащо вам нова баба? – говорит дед Володя, – ви ж тiльки стару поховали. Я он свою вже пять рокiв, як на пляж вiднiс (почему-то в Гарабе кладбище называют пляжем, видно, потому что там все лежат), спочатку було сумно, а щас нiчого, звик. А вы тiльки пять тижднiв холостякуйете.
– Нi, – настаивает дед Павло, – не можу я без баби, нiяк не можу. Ходю по хатi, як дурний, боюся, зовсiм з глузду зйiду.
Я, было, подумал сначала, что это обычное подтрунивание стариков друг над другом и над собой, своим возрастом, но когда увидел крупные слезы, текущие по щекам деда Павла…
А еще парень, что привез деда аж из Малого Молокиша, хитро подмигивает мне: «Деду восемьдесят пять, а батарейки-то еще работают!».
Господи, твоя воля.
А еще в Гарабе строят церковь. На средства некоей бизнесвумен из Рыбницы, местной уроженки по имени Светлана.
Под строящейся церковью сидела маленькая бригада строителей и пила… кофе. Повторю для не въехавших с первого раза: бригада (!) строителей (!!) пила КОФЕ (!!!). Наших, отечественных строителей! Кофе!
Нет, с рапсом надо завязывать.
Нет, с рапсом надо завязывать.
Пока мы крутились вокруг церкви и ее строителей, к нам подошел дед Василий и стал крайне экспрессивно выражаться по поводу обстановки как внешне- , так и внутриполитической.
Мы выслушали его с искренним и нескрываемым интересом.
Мы выслушали его с искренним и нескрываемым интересом.
Въедливая старушка проявила нездоровый интерес по поводу нашего внимания в отношении неказистой лошадки, пасущейся на лугу у ручья. Видимо, заподозрила в нас конокрадов. Наши объяснения, мол, фотографы, искусство, то-сё, бдительную бабушку не только не убедили, а еще более утвердили в ее смутных подозрениях, потому что она довольно резво упылила за подмогой.
Подмога появилась из ближайшего дома в виде на редкость симпатичной молодой особы с влажными волосами и в махровом халате на, судя по некоторым признакам, голое тело. Мы с ходу предложили ей сфотографироваться верхом на лошади, чем вогнали ее в пунцовую краску и заставили ретироваться. Перед ретирадой она разрешила фотографировать принадлежащую ей лошадь, но та без воображенной нами всадницы уже потеряла для нас всякий смысл.
Подмога появилась из ближайшего дома в виде на редкость симпатичной молодой особы с влажными волосами и в махровом халате на, судя по некоторым признакам, голое тело. Мы с ходу предложили ей сфотографироваться верхом на лошади, чем вогнали ее в пунцовую краску и заставили ретироваться. Перед ретирадой она разрешила фотографировать принадлежащую ей лошадь, но та без воображенной нами всадницы уже потеряла для нас всякий смысл.
За Гарабой дорога постепенно сошла на нет, оставив вместо себя направление.
В лесу за Гарабой мы познакомились с подпаском Владиком, учеником восьмого класса местной школы. Из беседы выяснилось, что он помогает после уроков своему папе и дяде, что в стаде 64 коровы, во всей школе – 26 учеников, а в своем классе – он первый парень: кроме него в нем учится еще три девочки. Такая вот арифметика.
Наглядная агитация в лесу между Гарабой и Плотью, конечным пунктом нашего путешествия.
«Шершавым, тэскэть, языком плаката», как говорил поэт.
«Шершавым, тэскэть, языком плаката», как говорил поэт.
Ручей, или, как гордо обозначено на наших картах, речка Окна.
В Плоти стоит замечательный мемориал погибшим на фронте односельчанам, способный сделать честь любому городу.
Потрясают ряды одинаковых фамилий.
Чуть поодаль на ручье установлен агрегат, замеченный нами еще год назад, и названный еще тогда в связи с недоступностью для понимания его предназначения «пепелацем».
В этот раз нам посчастливилось познакомиться с конструктором, строителем и хозяином в одном лице этого сооружения – Дмитрием. Рассказываю. Вода крутит колесо посредством лопастей, к некоторым из которых привязаны пластиковые бутылки с вырезанной «спинкой», наполняющиеся водой при опускании в ручей; вращаясь вместе с колесом, бутылки в верхней части своей орбиты переворачиваются «спинками» вниз и выливают добытую в ручье воду в некую емкость в виде корыта; к днищу корыта прикрепляется резиновый шланг, по которому вода самотеком идет на участок кулибина в вырытый там небольшой прудик.
В этот раз нам посчастливилось познакомиться с конструктором, строителем и хозяином в одном лице этого сооружения – Дмитрием. Рассказываю. Вода крутит колесо посредством лопастей, к некоторым из которых привязаны пластиковые бутылки с вырезанной «спинкой», наполняющиеся водой при опускании в ручей; вращаясь вместе с колесом, бутылки в верхней части своей орбиты переворачиваются «спинками» вниз и выливают добытую в ручье воду в некую емкость в виде корыта; к днищу корыта прикрепляется резиновый шланг, по которому вода самотеком идет на участок кулибина в вырытый там небольшой прудик.
Как оказалось, по должности Дмитрий является сторожем мемориала и сельского краеведческого музея. Пользуясь знакомством, нам не составило труда упросить его открыть нам музей в неурочное время. Деревянные вилы, грабли, ухваты, прялки, вышитые полотенца… Как, собственно, в любом этнографическом музее. Но! Чистота, порядок, ни единой лишней пылинки, домик музея – лялечка.
Село Красненькое с его неотразимой скульптурной группой у Дворца культуры.
К сожалению, вторая часть группы – суровый колхозник – оказалась в густой рябой тени деревьев, по причине чего к фотосъемке была не расположена.
К сожалению, вторая часть группы – суровый колхозник – оказалась в густой рябой тени деревьев, по причине чего к фотосъемке была не расположена.
Дорога Рыбница – Тирасполь.
«… А когда насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу, одели Его в собственные одежды и повели на распятие. Осуждённым на распятие полагалось самим нести свой крест на место казни. Потому воины, возложив на плечи Спасителя Крест, повели Его на холм, который назывался Голгофой, или Лобным местом.
За Иисусом шло великое множество народа. Сама личность Узника и все обстоятельства суда над Ним взволновали весь город с его многочисленными паломниками. Дорога была каменистая. Господь был измучен страшными истязаниями. Он едва шёл, падая под тяжестью Креста.
Дошли до городских ворот. Здесь дорога поднималась в гору. Спаситель совершенно изнемог. В это время воины увидели вблизи человека, который с состраданием смотрел на Христа. Это был Симон — переселенец из ливийского города Киринеи. Он возвращался со своего поля после работы в Иерусалим. Воины схватили его и заставили нести Крест Христов. Сделали они это, конечно, не из сострадания к Господу, а из желания скорее дойти до Голгофы и завершить своё дело.
Среди народа, который шёл за Христом, было много женщин, сострадавших Ему. Несмотря на обычай, запрещающий сочувствовать человеку, ведомому на казнь, они горько плакали об Иисусе.
Выражаемое ими сострадание было столь глубоко и искренно, что Господь, превозмогая боль, с сочувствием обратился к ним: «Дщери Иерусалимские! Не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших, ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие!»…» (из учебника «Закон Божий» протоиерея Серафима Слободского, 1957 г.)
Позволю себе особо подчеркнуть: «…За Иисусом шло великое множество народа… Среди народа, который шёл за Христом, было много женщин, сострадавших Ему. Несмотря на обычай, запрещающий сочувствовать человеку, ведомому на казнь, они горько плакали об Иисусе. Выражаемое ими сострадание было столь глубоко и искренно…».
За Иисусом шло великое множество народа. Сама личность Узника и все обстоятельства суда над Ним взволновали весь город с его многочисленными паломниками. Дорога была каменистая. Господь был измучен страшными истязаниями. Он едва шёл, падая под тяжестью Креста.
Дошли до городских ворот. Здесь дорога поднималась в гору. Спаситель совершенно изнемог. В это время воины увидели вблизи человека, который с состраданием смотрел на Христа. Это был Симон — переселенец из ливийского города Киринеи. Он возвращался со своего поля после работы в Иерусалим. Воины схватили его и заставили нести Крест Христов. Сделали они это, конечно, не из сострадания к Господу, а из желания скорее дойти до Голгофы и завершить своё дело.
Среди народа, который шёл за Христом, было много женщин, сострадавших Ему. Несмотря на обычай, запрещающий сочувствовать человеку, ведомому на казнь, они горько плакали об Иисусе.
Выражаемое ими сострадание было столь глубоко и искренно, что Господь, превозмогая боль, с сочувствием обратился к ним: «Дщери Иерусалимские! Не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших, ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие!»…» (из учебника «Закон Божий» протоиерея Серафима Слободского, 1957 г.)
Позволю себе особо подчеркнуть: «…За Иисусом шло великое множество народа… Среди народа, который шёл за Христом, было много женщин, сострадавших Ему. Несмотря на обычай, запрещающий сочувствовать человеку, ведомому на казнь, они горько плакали об Иисусе. Выражаемое ими сострадание было столь глубоко и искренно…».
Перенесемся во времени на 1981 год вперед, в год 2014 от Рождества Христова. На землю Приднестровья, подавляющее большинство жителей которого – либо православные христиане, либо почитают православие как религию своих предков. И что же мы видим на этой православной земле? Вдоль приднестровских дорог и улиц приднестровских городов во множестве установлены картинки огромного размера, на которых изображено следующее.
На фоне здания Верховного Совета и Правительства ПМР (чтобы ни у кого не возникло сомнений насчет того, где изображаемое происходит) фантазией «художника» размещен скульптурный образ Христа – для граждан с неторопливым развитием на постаменте даже выбито его имя – в момент его падения под тяжестью невыносимой ноши. Вот сейчас римские палачи прикажут Симону «нести Крест Христов». Тело Иисуса покрыто глубокими ранами от бичевания; он знает, что жить ему осталось считанные часы, знает, насколько мученической будет его смерть: не зря ведь он прошлым вечером, поддавшись минутной человеческой слабости, просил своего Отца в Гефсиманском саду: «Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия». Словом, обессиленный Иисус изображен в самый драматичный момент его земной жизни – в его пути на Голгофу, на крестную смерть.
Продолжим рассматривать упомянутую картинку. Итак, на фоне узнаваемого здания – скульптурное изображение обессиленного пытками Христа. А вокруг скульптуры – восторженная, возбужденная, радостная толпа приднестровцев (кого же еще-то?): все смеются, с неподдельным интересом смотрят, многое фотографируют измученного смертника… Не казнь, а праздник какой-то!
Что же получается? Народ Израилев, предавший Христа на смерть, кричавший Пилату: «Распни его!» – не узнавший в Иисусе мессии, искренне считавший его преступником, страшнее убийцы Вараввы, преступником, достойным лишь самой мучительной и позорной смерти, и этот народ в последний момент проявил сострадание к приговоренному. А народ Приднестровья – радуется?
Что же это за пасквиль такой? Я лично с подобной «трактовкой» своего народа, мягко сказать, не согласен.
И два вопроса. Первый – риторический: как руки у кого-то не отсохли? Второй – практический: «пастыри» наши куда смотрят? Святотатства и поругания не усматривают?
На фоне здания Верховного Совета и Правительства ПМР (чтобы ни у кого не возникло сомнений насчет того, где изображаемое происходит) фантазией «художника» размещен скульптурный образ Христа – для граждан с неторопливым развитием на постаменте даже выбито его имя – в момент его падения под тяжестью невыносимой ноши. Вот сейчас римские палачи прикажут Симону «нести Крест Христов». Тело Иисуса покрыто глубокими ранами от бичевания; он знает, что жить ему осталось считанные часы, знает, насколько мученической будет его смерть: не зря ведь он прошлым вечером, поддавшись минутной человеческой слабости, просил своего Отца в Гефсиманском саду: «Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия». Словом, обессиленный Иисус изображен в самый драматичный момент его земной жизни – в его пути на Голгофу, на крестную смерть.
Продолжим рассматривать упомянутую картинку. Итак, на фоне узнаваемого здания – скульптурное изображение обессиленного пытками Христа. А вокруг скульптуры – восторженная, возбужденная, радостная толпа приднестровцев (кого же еще-то?): все смеются, с неподдельным интересом смотрят, многое фотографируют измученного смертника… Не казнь, а праздник какой-то!
Что же получается? Народ Израилев, предавший Христа на смерть, кричавший Пилату: «Распни его!» – не узнавший в Иисусе мессии, искренне считавший его преступником, страшнее убийцы Вараввы, преступником, достойным лишь самой мучительной и позорной смерти, и этот народ в последний момент проявил сострадание к приговоренному. А народ Приднестровья – радуется?
Что же это за пасквиль такой? Я лично с подобной «трактовкой» своего народа, мягко сказать, не согласен.
И два вопроса. Первый – риторический: как руки у кого-то не отсохли? Второй – практический: «пастыри» наши куда смотрят? Святотатства и поругания не усматривают?
Обедать нам пришлось наспех в кустах прямо на неухоженном берегу Днестра за Рыбницей: оголодали уж очень. Зато неторопливый ужин из остатков обеда мы решили устроить здесь, у села Михайловка на виду у молдавских сел Нижняя Жора, Верхняя Жора и Средняя Жора…
А теперь представьте себе полную, совершенную тишину и робкое, пока не стемнело, пение нескольких сверчков.
А теперь представьте себе полную, совершенную тишину и робкое, пока не стемнело, пение нескольких сверчков.
Фотографии А. Паламаря, Н. Феча, А. Юрковского.
Все права защищены. Любое использование материалов сайта без письменного разрешения правообладателей запрещено.
Все права защищены. Любое использование материалов сайта без письменного разрешения правообладателей запрещено.
email: alexpalamar@mail.ru
email: alexpalamar@mail.ru